Годовщина Майдана. «Когда происходят революции? Когда люди понимают, что лучше уже точно не будет»

Автор: Вит Коротких Начало 27 марта 2014 года. Киев. Украина. Фото: Екатерина Пархоменко, архив "Вечернего Краснотурьинска" Вит: Что майдан значит для украинцев теперь? Андрей: Ну, есть часть украинцев, которые всегда против Майдана, и что он привел ко всему плохому. А так для большинства – это дело святое... Я воспринимаю это как химиотерапию и операцию по удалению раковой опухоли: при операции вы могли погибнуть, но и с ней вы уже жить не могли. Янукович уже пустил метастазы в систему. И он бы нас продал оптом. Его уже держала другая рука. И то, что он убежал, он побоялся за свою жизнь, показало, что он уже не контролирует ничего. Проявление репрессий системой – это всегда признак слабости. (Отвлекается) А «титушки», друзья мои, жили в Мариинском парке. Данте: Самый большой «титушник» (хохочет). Андрей: У Майдана было больше взаимной поддержки. Я считаю, что главная привычка майдановского времени – это жертвовать. Люди начали жертвовать. В 2014 году 74% населения пожертвовало деньги, еще что-то. Отдавать. Появилось это общее. Мне трудно зафиксировать, потому что это так плавно менялось во мне. Привычки какие-то отпали, скорее. Отпало неверие в себя. Стало очевидно, что люди МОГУТ, если захотят. Это уже нельзя отрицать. Вопрос: «Что мы можем ДАЛЬШЕ?» – это открытый вопрос. Вит: Третий Майдан будет? Андрей: Этого я не знаю. Вопрос – зачем? Вит: От чего это будет зависеть? Андрей: Это будет зависеть от того, как будет действовать элита. Насколько власть оправдает ожидания, насколько она не будет «быковать». От их способности делать. Потому что сейчас просто слов уже не будет достаточно. Сейчас нет. Пока активная фаза противостояния играет на руку сопернику и обществом не будет поддержана. Потому что Майдан невозможно сделать, никак, просто никак. Его можно поддержать: технологически, ресурсно. Но сделать это нельзя. Это как, знаешь, есть ветер и кто-то видит, что мельница вращает лопасти. И человек думает, по наивности и по неведенью, что эту мельницу, наверно, ветер разгоняет. Так и с Майданом и оценками того: всегда будут те, кто будет разгонять, подставлять под ветер паруса; кто-то пытаться заблокировать, но создать его никто не умеет. Можно как-то спровоцировать, но это обычно власть своей тупостью. Это же не просто так, что наши люди обожают делать Майдан, это вынужденная мера. И то у нас два месяца длилось ненасильственное сопротивление без вспышек насилия. Были требования озвучены, динамика какая-то своя, боролись, активистов вызволяли. Вит: Что людей больше обидело: что их обманули в принципе или что не будет евроинтеграции? Андрей: Смотри, это было только первая часть – Евромайдан. Революция Достоинства началась по-другому. С 1 декабря принято считать, что началась Революция Достоинства. До этого был Евромайдан. Эта фаза, когда протест был сначала в поддержку евроинтеграции, потом протест против того что, не подписали ассоциацию, которую загнали брутально ночью.

Вот представь себе пирамиду Маслоу... И что сделала власть? Она ударила по базовой безопасности. Там они просто отрезали образ желаемого будущего, а тут они сказали, что вам и СЕЙЧАС капец. То есть не только у вас будущего не будет и у ваших детей, мы их УЖЕ, ваших детей, будем убивать и бить. Все. Зачем тогда жить, тогда что мне терять? Мне терять нечего. С таким люди и вышли. И это началась именно Революция Достоинства. Есть три ее компонента, много целей было соединено: это и буржуазная революция против неофеодализма, потому что неофеодализм активной поступью шагал по Украине везде. Это и движение за права человека. Один из самых важных лозунгов: «Права человека превыше всего». И это и национально-освободительный характер, потому что все понимали, что с 2002 года Януковича всячески поддерживает Путин, и понятно, что интересы наши не совпадают уже. Видно было, как Янукович неоднократно сливал национальные интересы, продлив аренду флота, к примеру. Он просто продавал страну по частям ради своей ситуативной выгоды. Вот эти компоненты и невозможность так дальше жить люди чувствовали.

Когда происходят революции? Когда люди понимают, что лучше уже точно не будет. Если есть большой страх, что будет хуже, тогда не происходят революции обычно. Вот резко приблизить источник страха и сказать: «Вам плохо будет не когда-то, а сейчас, если не бороться». Вот этим приблизили, избиением детей, по сути. И это один из ключевых мотивов «Защитим детей», ради чего выходили старшие люди. Я помню, как ехал в поезде с ребятами, я оттуда ушел полвторого ночи, а студентов побили в четыре утра. И я ехал со студентами, которые тоже там были. И они спрашивают: «Что надо делать»? И я говорю: «Давайте послушаем разговор с людьми». И старшие все говорили: «Ребята, какая Европа, евроинтеграция, это все у нас никогда не получится, ничего не будет». И тогда девочка одна, красивая рыженькая: «А если нас будут бить»? И тогда старшие люди побагровели: «Да мы их тогда перестреляем всех с автоматов. Не пройдет такой номер». Что мобилизует старших людей – избиение молодежи. Такие вещи они вызывают сочувствие. Почему так трудно в России, почему так трудно в Донбассе. Потому что самые ужасные зверства происходили: коллективизация, репрессии, голодомор. У людей убита эмпатия. Одни были палачами, а другие настолько загнанными жертвами, что у всех отмерла эмпатия. Способность эта, зеркальные нейроны, когда ты видишь, как страдает другой, ты, по сути, чувствуешь его страдания. В тех исторических трагедиях люди пытались дистанцироваться, объяснить, что другой страдает заслуженно. А здесь люди увидели, что явно незаслуженно. Нельзя это объяснить, нельзя это вытерпеть, это касается каждого. У нас нет такого страха и не было, мы в 2004-м много страха преодолели, много историй рассказывалось, и эта память жива. И ничего хорошего и другого не ждали. Тут много глубинных постов. Продолжение следует.