Вера Антонова – женщина с «пробивным» характером, но очень грустными глазами. Несколько недель назад у нее умерла мама. Рак. О тяжелой болезни они узнали в начале августа и следующие 1,5 месяца обернулись для Веры бесконечной беготней по врачам, бюрократическими проволочками и конфликтами. Женщина рассказала, с какой ситуацией столкнулась ее семья.
О плохом самочувствии мамы Вера узнала в конце июля – ранним утром ей позвонила мамина соседка и рассказала, что та пришла к ней и попросила вызвать "Скорую", т.к. начала мочиться кровью.
– Мы вызвали "Скорую", но в первый раз она в больницу не поехала. В итоге 2 августа мы все же отправили ее во вторую хирургию. Там у мамы взяли все анализы, сделали биопсию и выяснилось, что у нее переходноклеточный рак мочевого пузыря с прорастанием в матку. В больнице мама провела чуть больше недели и за все это время мне удалось поговорить только два раза, на телефоны они не отвечали, – вспоминает Вера. – 11 августа маму выписали с пометкой «будет кровотечение – пейте таблетки». Также сказали идти к онкологу.
По словам женщины, попасть к специалисту они смогли только 23 августа. Там им сказали продолжить лечиться дома под наблюдением терапевта. Все это время состояние Тамары Григорьевны, мамы Веры, продолжало ухудшаться: таблетки от кровотечения перестали помогать, пропали силы и аппетит.
В сентябре Вера начала обходить врачей для установления инвалидности для мамы и попала к урологу Кирьянову, который один из немногих, по словам самой женщины, отнесся к их проблеме с пониманием.
– Я описала врачу всю ситуацию и он меня отругал. Мол, почему мама дома лежит, а не в больнице. И почему ее вообще выписали с кровотечением, а не делали переливание крови, ведь она может просто без этого умереть, – рассказывает женщина. – Он нам тут же выписал направление в стационар. Это было утром 6 сентября, к 12.15 этого же дня я ее уже привезла в приемный покой, где нам, мягко говоря, были не очень рады. Вот тут-то и началось все самое интересное.
Пока Тамаре Григорьевне делали КТ, Вера пошла узнавать, как получить пропуск, чтобы можно было навещать маму.
– Я попала в кабинет к Светлане Чепайкиной, заместителю главврача по лечебной работе. Коротко рассказала ей всю ситуацию, объяснила, что пропуск мне нужен, чтобы навещать лежачую маму. Она мне начала рассказывать про карантин, спрашивать про прививку от ковида. Когда я сказала, что не прививалась и пока не планирую, то мне прилетел вопрос «Вы что, не любите нашу страну?» Я, конечно, этому удивилась, – говорит Вера. – Сначала пропуск мне выписывать не хотели, но в итоге, с горем пополам, выписали мне пропуск на посещения через день с 17.00 до 18.00. В это время уже и врачей никого нет – ни у кого ничего не спросишь. Да и разве одного часа раз в два дня достаточно для визита к беспомощному человеку?
Тем не менее, устроив маму в больнице, у Веры остался незаконченный посыльный лист для установления инвалидности. Уролог из поликлиники ставить подпись не стал, сказав, что это сделает врач в стационаре. Там же подпись должен поставить и психолог. Со вторым специалистом, психологом, по словам женщины проблем не было. Он осмотрел Тамару Григорьевну, подписал заключение и сделал пометку «себя обслуживает частично, нуждается в посторонней помощи». С урологом оказалось сложнее – на момент поступления пенсионерки в больницу, специалист был в отпуске, а поставить подпись никто, кроме него, как сказали Вере, не мог.
– Я пришла к маме на следующий день, 7 числа. Зав. отделением Константин Милашин сказал подойти на следующий день, 8 числа, мол он подпишет этот самый лист к обеду. Это была среда, – объясняет женщина. – Я пришла, как и сказали. Но мне опять ничего не подписали и сказали ждать уролога, который выйдет из отпуска в понедельник. После врача пошла в палату, а мамы там не оказалось. Конечно, она сама никуда уйти не могла, спрашиваю – где мама? Говорят, что у нее подпрыгнуло давление сильно, затрясло всю и ее увезли на КТ. Потом ее все же вернули в палату, но в тот день она больше не разговаривала.
Отдельный ряд вопросов у Веры вызвало питание пациентов. Время ее визита как раз выпало на обед. В тот день больным на обед принесли суп, похожий на уху, а на второе была капуста. По словам женщины, все было холодным, а мама поела только суп – капуста была невкусной.
Кормила Вера маму сама, т.к. у пенсионерки не было сил даже держать ложку. Видя, что к больным никто не подходит, женщина спросила: «Этих лежачих больных кто-то кормит?» Другие пациенты, лежащие в палате, сказали, что к маме и еще одной больной, у которой не было ноги, никто не подходит и не помогает. Тот же вопрос и с питьем: Тамаре Григорьевне рекомендовали побольше пить, но сама она этого сделать почти не могла.
– В этот же день к маминой соседке по палате пришел психолог. И в этот момент маму как затрясло. Второй раз за день. Взгляд стал точечный, глаза не моргают, рот покосило, – вспоминает Вера. – Психолог это все увидел и сказал, что тут все признаки инсульта. Я сразу побежала на пост, а девочки ничего не могут сделать – нет назначения врача. Пошла до ординаторской, сказала Константину Сергеевичу, что у мамы, наверное, инсульт. И что вы думаете? Он побежал к ней? Нет! Он чуть позже пришел ко мне, к здоровой, и не по поводу маминого самочувствия, а из-за пропуска. Его вдруг стало волновать, почему пропуск с 17.00 часов, а я тут нахожусь в обед, хотя меня они сами позвали днем ранее.
Как рассказывает Вера, вскоре у Тамары Григорьевны опять начался приступ, ее затрясло. Женщина снова пошла к врачу, где разговор начался на повышенных тонах. В этот раз из другого отделения все же вызвали невролога, который все же пришел, хоть и не сразу.
– Когда я уже собиралась уходить, Константин Сергеевич сказал зайти к Чепайкиной. Ну ладно, хоть она мне никто, зайду, вдруг что-то действительно дельное захочет рассказать. Думала, может объяснит, почему еда холодная и больных не кормят. Или почему врачи не идут, когда они нужны. Нет же. Опять привязались к моему пропуску. Светлана Васильевна начала угрожать, что пропуск заберут. Не на ту напали, – вспоминает события тех дней женщина. – На следующий день, 9 числа я снова пришла в больницу, к Чепайкиной. Хотела еще один пропуск выписать, для своей дочери, она как раз должна была приехать. Хотела, чтобы внучка к бабушке сходила. Так как только я зашла, охранник у меня пропуск выхватил. Честно, даже сложно передать, насколько я опешила. Тут уже решила идти к руководству – к Малькову.
Вместо того, чтобы провести женщину к главврачу, навстречу ей вышла секретарь. На просьбу пройти ей сказали, что руководителя на месте нет и вообще – вокруг бушует ковид и посещения ограничены. Такая попытка связаться с Андреем Мальковым у Веры Антоновой была не единственная, но каждый раз причины были разные – совещания, обед, селектор, командировка и т.д.
В тот же день, 9 сентября, был последний день, когда Вера могла увидеть маму живой. Но, по непонятной причине, пропуск на посещение лежачей больной у Веры забрали, несмотря на то, что она была согласна пройти даже в указанные часы. Хотя бы ненадолго. Вместо старого, ей выдали пропуск с новыми условиями посещения: если раньше, она могла ходить к пациентке через день, то теперь только трижды в неделю – в понедельник, среду и пятницу.
– Я даже смирилась, что ходить буду только так. Но в голове-то другие мысли были – если их не кормят, то мама голодная все остальное время? Ладно, пришла в пятницу, 10 сентября к пяти часам. Подходя к больнице, встретила медсестру с отделения и она мне сказала, что маму, оказывается, увезли в реанимацию. Представляете? О том, что мама такая тяжелая я узнаю от медсестры на улице, а не от врачей. Даже не знаю, как описать это… За что они так с людьми-то? Я, конечно, сразу побежала в больницу, показываю пропуск на посту, а охранник опять выхватывает и не пускает. За ним стоит какая-то медработница. Такое чувство, что они меня ждали.
Но в палату Веру все же пропустили, чтобы она могла забрать какие-то мамины вещи. О ее самочувствии, причинах перевода никто ничего не сказал. Единственное, что она слышала – мама тяжелая. Больше информации нет.
Следующим утром, 11 сентября, Вера начала звонить в реанимацию, чтобы узнать хоть что-то. Там с ней говорил врач Юрий Кислухин. Он же сказал, что Тамара Григорьевна без сознания и тяжелая.
– Я спросила, с какими диагнозом мама к вам поступила со второй хирургии. На что услышала: «Вы кто такая, чтобы я вам отчитывался? Про диагноз там и спрашивайте, откуда она поступила. Я вас в глаза не видел». Потом я спросила, какие назначения вы ей ставите. «Вы такими вопросами оскорбляете меня и весь Минздрав!». Я спросила, чем так его обидела. Разве это обида, когда дочь спрашивает, как лечат ее мать. На этом весь разговор был закончен. Закрадываются мысли, что маму из хирургии специально убрали в реанимацию, чтобы она там умирала. Если ее тут не лечили, то навряд ли ее там будут лечить, – говорит о своих мыслях Вера.
Следующее известие о маме поступило 13 сентября, в 6.30 утра. Мама умерла.
По мнению Веры, маму можно было спасти или облегчить течение болезни еще в августе. Со 2 по 11 августа, когда она лежала в стационаре, у нее брали всевозможные анализы, хотя могли бы провести операцию и убрать опухоль. Хирургическое же вмешательство не предложили и даже не заводили разговоров о возможной операции. «Они выписали ее домой, умирать. Я считаю, что это халатность и неоказание медицинской помощи. Такое отношение в нашей больнице и к другим тяжелобольным, но не все об этом говорят. Боятся, ведь приходится возвращаться».
Вера Антонова – не из тех людей, кто может просто смириться с ситуацией. Женщина решила добиться справедливости не только для мамы, но и для других пациентов, которые находятся в похожем положении. На данный момент она обратилась в прокуратуру, Следственный комитет, страховую медицинскую компанию и к Уполномоченному по правам человека Свердловской области.
Редакция «Вечерки» направила в адрес руководства больницы запросы.
К теме вернемся.
